Чтобы внести здесь хотя бы минимальную ясность, нужно попытаться максимально четко представить себе социальную структуру аттического общества того времени. Что мы и попробуем сделать.
Все население Аттики в те времена делилось прежде всего на свободных и рабов. Последних тогда было, вероятнее всего, около 25 процентов населения. К началу Пелопонесской войны (431 г. до н.э.) в Аттике насчитывалось около 40 процентов рабов (70—150 тыс. человек)24, но численность рабов тогда резко увеличилась после греко-персидских войн. Поэтому для времен Солона можно принять цифру в 25 процентов населения. Свободных, следовательно, было тогда около 75 процентов.
Однако сами свободные афиняне делились, в свою очередь, на «граждан» и метеков, близко к которым по статусу находились и вольноотпущенники. «Число метеков в Афинском государстве в пору расцвета демократии, – пишет В. П. Бузескул, – превышало 10 000 (по Э. Мейеру, – до 14 000), не считая женщин и детей». По современным представлениям, число метеков в Афинах достигало 15—20 процентов населения25. Позднее, когда Клисфен решил предоставить права гражданства метекам и вольноотпущенникам (508 г. до н.э.), то число избирателей сразу возросло «почти вдвое»26. Поэтому для времен Солона общую численность метеков и вольноотпущенников можно принять тоже примерно в 25 процентов населения27. Эти люди имели статус как бы «полуграждан». Они не могли владеть ни землей, ни другим недвижимым имуществом (даже собственными домами), не могли ни избирать, ни быть избранными. Они не могли обращаться сами в суды – для этого они обязаны были иметь себе в «простатах» (представителях, защитниках и патронах) кого-нибудь из полноправных граждан. Но они были обязаны служить в войске, платить налоги, исполнять литургии28 и т. п.
Следовательно, «полные граждане» Афин составляли тогда только около половины всего населения Аттики.
Именно и только эта половина населения страны составляла тогда собственно «народ» Афин. Рабы, вольноотпущенники и метеки не входили в состав народа. Они были вне народа даже в социальном смысле. Поэтому, когда древние писатели пишут о «народе», они не имеют в виду не только рабов и вольноотпущенников, но и метеков. «Народ» – это только прирожденные афиняне, «автохтоны» и потомки автохтонов, принадлежащие к тем или иным коренным аттическим родам.
Однако и сами эти «полные граждане», составлявшие «народ», делились еще на полноправных и неполноправных. К последним относились все те, у которых только один из родителей был гражданином, а второй – негражданином (то есть, рабом, наложницей, метеком или иностранцем). Такие «нечистокровные» назывались у греков «нофоями» и лишались многих политических и даже гражданских прав. Если добавить к ним еще и «атимос», то есть тех, кто по каким-либо причинам был подвергнут поражению в правах («атимии»), а поводов к тому было тогда великое множество29, то численность этих неполноправных доходила еще до 5—10 процентов населения.
Следовательно, к «чистокровным» и полноправным гражданам относились только 40—45 процентов населения Аттики.
Но и из этих «чистокровных» около 60 процентов (учитывая постоянные войны, в которых систематически гибло мужское население) составляли женщины, которые считались неправоспособными. Они не имели никаких политических прав и – очень ограниченные экономические и гражданские права (женщины, например, не могли быть наследницами имущества, не могли выходить замуж без разрешения мужчин их рода и т.д.).
Следовательно, «100-процентных граждан» в Аттике было всего лишь 16—18 процентов от всего населения.
«Когда египетский царь, – пишет Плутарх, – прислал в подарок народу сорок тысяч медимнов пшеницы (это случилось в 445 г. до н.э. – Л.П.), и надо было гражданам делить ее между собою, то… возникло множество судебных процессов против незаконнорожденных, о происхождении которых до тех пор или не знали, или смотрели на это сквозь пальцы; многие делались также жертвой ложных доносов. На этом основании были признаны виновными и проданы в рабство без малого 5 тысяч человек; а число сохранивших право гражданства и признанных настоящими афинянами оказалось равным 14 240 человек»30. Для сравнения: в этот же период в Афинах (возможно, только в одной столице) насчитывалось (по различным оценкам) от 50 до 150 тыс. рабов.
Хотя точные пропорции различных сословий в Аттике до сих пор невозможно установить с достоверностью даже и для более поздних времен, не говоря уже о временах Солона, все же, на основании приведенных данных, видимо, не будет большой ошибкой считать, что «народ» Аттики в тот период составлял не более 20 процентов всего ее населения.
И вот уже эти 20 процентов населения, имевшие право владеть землей, и делились тогда на три имущественных класса – всадников, зевгитов и фетов (если феты вообще были свободными). Вовсе не Солон (как о том рассказывается во всех современных учебниках) ввел в Аттике имущественное деление на эти три класса – оно уже существовало задолго до него (о чем, между прочим, говорит и сам Аристотель31). Солон же просто придал этому делению четкое количественное выражение – число мер собираемого в том или ином хозяйстве урожая. Но, правда, сверх того он, действительно, разделил класс всадников на два класса – просто богатых, которым осталось прежнее название «всадников», и супербогатых – «пентакосиомедимнов» (букв.: «пятисотмерников»). Отсюда и явная искусственность названия этого нового класса.
Но и это еще не все. В классе граждан резко выделялся подкласс старинной аристократии, статус которой определялся отнюдь не ее богатствами. Хотя в основном аристократы были очень богаты, так как именно им издревле принадлежали самые большие и самые лучшие наделы земли, увеличенные еще за счет дальнейших приобретений, тем не менее, их особое положение в обществе определялось лишь тем, что все они были потомками старших ветвей древних аттических родов. Аристократом нельзя было стать, им можно было только родиться (как, например, в России нельзя было стать князем ни при каких условиях, кроме рождения в княжеской семье). Именно к классу аристократии принадлежал и сам Солон.
Итак, с учетом всего сказанного, как же нам следует понимать приведенные выше рассказы Аристотеля и Плутарха о борьбе сословий в Афинах перед реформами Солона? «Ввиду того, – пишет Аристотель, – что существовал такой государственный порядок и большинство народа было в порабощении у немногих, народ восстал против знатных. Смута была сильная, и долгое время одни боролись против других; наконец они избрали сообща посредником и архонтом Солона и поручили ему устройство государства»32.
Но, кто и против кого тогда восстал?
И кто с кем боролся?
Феты боролись со всадниками? Или все бедные – со всеми богатыми? Но метеки, даже и самые богатые, не имели права владеть землей, хотя могли быть заимодавцами. Однако кредиторы-метеки не могли брать в залог земли (им запрещалось владеть землей). В то же время, метеки-бедняки вполне могли быть батраками и арендаторами земель у богатых эвпатридов, а значит, они могли обращаться в рабство в случае невыплаты арендной платы. Но тогда значит – против знатных восстали не только (или не столько) полноправные феты (если они были полноправными), но и метеки? Или одни метеки? Или, может быть, и сами феты были чем-то, вроде метеков? Может быть, феты объединились с метеками против богатых эвпатридов?
Ни на один из этих вопросов невозможно найти внятного ответа ни у древних писателей, которые и сами уже не понимали толком, кто с кем боролся во времена Солона, ни даже у современных историков, которые, по большей части, все эти вопросы просто обходят молчанием или делают умную мину при полном непонимании сути проблемы. А значит – ни те, ни другие не понимают до конца и то, в чем именно состояли сами реформы Солона, разрешившие все эти конфликты.
Но вернемся к первоисточникам.
«Тогда наиболее рассудительные люди в Афинах, – продолжает свой рассказ Плутарх, – видя, что Солон, – пожалуй, единственный человек, за которым нет никакой вины, который не является сообщником богатых в их преступлениях и в то же время не угнетен нуждою, как бедные, стали просить его взять в свои руки государственные дела и положить конец раздорам. … Его выбрали архонтом, а вместе с тем посредником и законодателем. Все приняли его с удовольствием: богатые – как человека зажиточного, а бедные – как честного. Говорят, – добавляет Плутарх, – еще до этого в народе ходило его крылатое выражение, что равноправие войны не производит, а оно нравилось как состоятельным людям, так и неимущим: первые ожидали справедливости, основанной на заслугах и личных достоинствах, вторые – справедливости по мере и числу»33.
